Итоги читательского голосования причудливы: на первом месте «Секонд хэнд» Светланы Алексиевич, на втором «Обитель» Захара Прилепина, на третьем «Пароход в Аргентину» Алексея Макушинского. Имена победителей, согласно голосованию членов жюри, назовут 25 ноября, в Доме Пашкова. Ну а пока можно поиграть в бисер: пробежаться по списку финалистов (в бесстрастном порядке алфавита) и выставить им баллы.
«Завод «Свобода» Ксении Букши (р. 1983).
Действие романа, судя по деталям, начинается году в 1957-м. Хотя Букша не любит сюжеты («Сюжет — по большому счету, вранье: в жизни не бывает завязки и развязки…».) и хотела просто передать настроение, сюжет всё-таки есть – судьба советского предприятия от расцвета до заката. Очень много персонажей. Они под литерами – D, Z, R, Q, N ,О… Некоторые с именами (Тася М, Таня S…), кого-то называют по имени-отчеству (Инга Алексеевна): наверное, в этом какой-то особый смысл. Местами текст превращается в отчет о фильме про завод (гл.16 «Первомай») или в планы будущего фильма (с ориентацией на Ларса фон Триера). Но в основном роман состоит из речей. Понять, кто что говорит, порой трудно. Возможно, это тоже приём: люди с литерами вместо имен сливаются в одно коллективное существо – заводчане. Есть и изыски – например, глава, состоящая из одного предложения, зато со стихами (гл.37 «Интермедия»).
Можно, как Максим Амелин, сказать, «что слегка подвыпивший Джойс написал производственный роман». Но точнее будет отослать к Владимиру Сорокину периода 1985-1995. Цитата: «Повторите за мной, девочка: МПР2413-Р-ЗУ-58. Танечка: МПР2413-Р-ЗУ-58. Так. А теперь: ТИУ-685-00-Р13. Танечка: ТИУ-685-00-Р13. Теперь, будьте добры, скажите что-то еще. Все-равно что. Schlof schein mein vogele» Не меняет дела и то, интонация иногда напоминает «Кружилиху» Веры Пановой. И то, что основа романа – интервью заводчан, т.е. документальная. В общем, изобретательно, но всё-таки вторично. Поэтому 8 баллов. (Парадокс: «Завод» получил Нацбест, переиграв «Теллурию» Сорокина.)
«Ильгет. Три имени судьбы» Александра Григоренко (р.1968).
Время действия — начало XIII века. Место — Древо Йонесси, то есть Енисей и его притоки. История подкидыша, рассказанная им самим. Он – енисейский остяк (кет). У мальчика дар: он чует полет птиц задолго до их появления. За что и получает своё первое имя – Вэнга, или Собачье Ухо. Его ведёт по жизни «вера в участь» и знание «нужно идти туда, куда указывает звезда Отверстие Вселенной».
Демоны и духи – бесплотные — руководят жизнью людей тайги. Волчья стая для них как другое племя: у вожака волков – лицо; и волчица, как женщина, плачет над убитым мужем. К ним приходят их умершие: «Большой аргиш [обоз] собирал души со всех родовых кладбищ тех земель, чья участь – темная, неизвестная людям – была решена. Мертвые вглядывались в живых, но многие не находили знакомых, а за теми, кого узнавали, не помнили такого добра, ради которого стоило благодарить, упав лицом в ноги».
Если это и этнография, то только в том смысле, в каком этнография «Сто лет одиночества» Гарсиа Маркеса – тема (невыносимого) одиночества здесь тоже звучит. Это магический реализм, в котором сопрягаются разные пласты бытия – от физического до метафизического.
Второе имя героя – Ильгет, Человек Земли. Он – вождь племени.
Третье имя поучено в плену у монголов — Сэвси Хаси, Слепой-и-Глухой, обоюдное существо: Ильгет не слышит, а его товарищ, великан Йеха, которому он привязан арканом, не видит.
С Ильгетом поступали жестоко, но и он поступал жестоко. Он умеет мстить, но с благодарностью помнит тех, кто помогал ему, даже жертвуя собой. Больше всего на свете он хотел понять свою судьбу, но понял ли?
Роман широкий и свободный. Автор чутко держит ритм на протяжении большого, насыщенного экзотическими реалиями пространства. От последней фразы вздрагиваешь. Ильгет становится бессмертным — «И – оглянитесь. Может, я где то здесь, среди вас». 10 баллов
«Пароход в Аргентину» Алексея Макушинского (р.1960).
Роман о том, как пишется роман. От первого лица. Автор-повествователь, эмигрант четвёртой волны, рассказывает о своей встрече (в Париже) с эмигрантом первой волны, архитектором Александром Воскобойниковым – Воско. И начинает восстанавливать историю его жизни, разговаривая с его детьми, изучая его архив. По ходу восстанавливается и жизнь друга Воско, инженера Владимира Грабе, эмигранта второй волны, – друзья случайно встретились в 1950 году на пароходе, идущем в Аргентину. Или не случайно: «Прикосновение истины, эпифания смысла… Я понял, что все устроено не так, как мы думаем, что есть кто-то, управляющий нашей жизнью, благожелательный к нам». Примечательно, что оба они – наполовину немцы.
Что-то автор о героях узнаёт, о чем-то догадывается, фантазирует (см. «Истинную жизнь Себастьяна Найта» Набокова). Судьбы разные: у бывшего белогвардейца Воско – драматичная, но (в целом) благополучная, у Грабе, бывшего советского гражданина, попавшего в плен, — скорее трагичная. Рассказ сплетается в каком-то квазинабоковском стиле — слишком замысловато…
Мешают бесконечные эпиграфы на разных языках («Что делать! Автор — сноб», — не без кокетства говорит Макушинский в одном интервью). Утомляют и удивляют непомерной длины фразы, с нарочитыми (хочется думать) неправильностями и своеобразным словоупотреблением (так, «советчик» здесь — советский человек; наречие «верхом» [на лошади] даётся во мн. числе – «верхами» и т.п.). А также — привязанность к некоторым (не самым изысканным) оборотам: «На меня и мои еще не совсем доеденные спагетти тоже зыркнула она диким, косящим, как у кобылицы, взглядом..»; «Она испанка? Нет, француженка, ответила она очень решительно, зыркая диким глазом»; «Ей совсем не хочется туда возвращаться, говорила мне Вивиана, зыркая диким глазом…». В сочетании с признанием в снобизме и с претензией на Набокова и Пруста это даже смешно. 8 баллов.
«Обитель» Захара Прилепина (р.1975).
Время действия – 1929 год. Место — Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Главный герой, 27-летний Артем Горяинов, сидит за уголовное преступление – он убил своего отца в драке, без умысла. В лагере Артём порой оказывается на краю гибели, но к нему хорошо (в основном) относятся товарищи по несчастью, у него появляется любимая женщина (сотрудница Информационно-следственного отдела), ему покровительствует сам начальник лагеря Эйхманис (чьей любовницей эта женщина была).
Одна из реперных точек романа – коллективная исповедь. Батюшка называет грехи, а заключенные в них признаются. От самых вроде бы нестрашных: «Не посещал больных, не помогал нуждающимся, скупился на милостыню, осуждал нищих!». До страшных: «– Задушил ребёнка! Помилуй! Всеблагой! Молю!… «Я пробовал человечину!», «Я изнасиловал сестру!» Во время исповеди Артём трогается умом: хохочет и икает, после уродует изображение святого, за что лагерники его чуть не убивают.
Это роман воспитания и роман пути с нехорошим концом. Воспитуемый, проходя путь, сначала духовно ломается (после неудавшегося побега), а потом погибает. Смерть героя выходит за рамки романа – о ней читатель узнаёт из примечаний. А потом следует Эпилог, и живой Артём собирает в лесу чернику…
Но оселок, на котором испытывается наше чувство справедливости, — это Эйхманис. Он ведь был хорошим начальником лагеря, понапрасну не зверствовал, создавал краеведческие музеи, театры и т.д. Дневник его (и Артёма) любовницы в конце книги проясняет то, что было не прояснённым (но не всё). А в Послесловии дочь Эйхманиса спрашивает у автора: «– Вы хотите ещё раз убить отца? – …. Нет. Не убить, – сказал я… Неужели оправдать? У вас есть для этого… слова?» Слов нет, но ответ всё-таки есть: «Помнишь, латышский стрелок, как ставили «на комарика» в Соловецком лагере? Вот и до тебя долетел огромный ледяной комар, сел на затылок, загнал хоботок в темя» — это о расстреле Эйхманиса на Бутовском полигоне в 1938 году … Смелый роман, пронизанный стихами (от Сологуба до Багрицкого), напоминает о том, что история рядом. И заставляет внимательнее вглядываться в наше коллективное подсознание. 10 баллов.
«Воля вольная» Виктора Ремизова (р.1958).
Про матёрых мужиков которые живут в посёлке на берегу Охотского моря («Может, такой матерый мужик и составлял когда-то основу русской породы…»),. Они помышляют рыбной ловлей и охотой, то есть браконьерствуют. Потому что иначе не проживёшь. А местные менты берут с них дань
У ментов власть, но духом они слабы: «Степан смотрел на него, прямо и не мигая, и Гнидюк потерялся. Немного таких взглядов встречал он в своей жизни». Есть еще москвич-бизнесмен, приехавший в тайгу за острыми ощущениями, – он сдаст матёрых мужиков. А бич Балабан, музыкант, окончивший консерваторию, и бывший омоновец, служивший по контракту в Чечне, наоборот – взорвёт вертолёт с бывшими сослуживцами и с собой. Чтобы спасти друзей.
Описания однообразны: «Хорош он был во всех отношениях. Среднего роста с крупно вылепленными чертами лица Смело и прямо всегда смотрел и уверен был в себе до наглости». «Степан Кобяков был чуть выше среднего роста. Крепкий, большерукий, как все промысловики, и молчаливый с вечно не то угрюмым, не то внимательным, но недолгим взглядом из-под лохматых бровей».
Есть моральная рефлексия героев. Самый матёрый и непокорный мужик Степан Кобяк вспоминает своего деда, который «знал, как жить! Добро – добро, зло – зло! Все! Никто его с этих правил не свернул бы! А я что сейчас?… Слишком мы за свою шкуру трясемся. Думаем, только пожрать, да попить родились на белый свет… Может, есть смысл положить себя за дело? Вон кижуч, да кета гибнут, и дело получается». Есть сентиментальные моменты – например, исполнение в зимовье «Реквиема» Моцарта на гитаре…
Роман добротный и — наивный в своей добротности. А потому очень обычный. 7 баллов
«Теллурия» Владимира Сорокина (р.1955).
Оглавление пугает до головокружения: слева колонка римских цифр (50 глав!), справа — арабских (номера страниц), и больше ничего… Это, конечно, не классическая антиутопия (ибо нет здесь государства будущего, которое бы давило человека будущего), скорее – печальная футурология. Предсказывающая: единственное, что будет в будущем объединять людей разных национальностей, конфессий, политических взглядов и т.д., — это погоня за удовольствием. В виде теллуровых гвоздей, которые вбивают в голову — и приходит кайф. Но это лишь рамка, внутри которой разворачиваются действия, не всегда даже с гвоздями связанные.
Иногда это вообще не действие, а дискурс в чистом виде. Так, Глава VIII – молитва моджахеда: «Айя! Священная война. О старая Европа, колыбель лукавого человечества, оплот грешников и прелюбодеев, пристанище отступников и расхитителей, приют безбожников и содомитов. Гром джихада да сотрясет твои стены. Айя!». Или Глава XI , пародирующая этатистские восторги (привет Проханову!) : «О, Совершенное Государство! Видимым и невидимым солнцем сияешь ты над нами, согревая и опаляя. Лучи твои пронизывают нас. Они мощны и вездесущи. От них не спрятаться никому – ни правым, ни виноватым. Да и нужно ли?»
В последней L главе простой мужик-славянин с державинским именем Гаврила Романыч ставит в лесу сруб. Цитата: «Нам лишнего не надобно, ни баб, ни кина, ни пузырей, ни пирамидок, ни гвоздей, ни войны, ни денег, ни начальства вашего. Так и доживу свой век. Дом есть, крыша не текет, пожрать есть что. На работу ходить не надобно, паши знай на себя любимого. Спи, когда тебе вздумается. Кланяйся токмо солнышку. Ласкай токмо зверушку лохматую. Пререкайся токмо с птицами лесными. Что еще человеку надо?» То ли возвращение к истокам. То ли регресс, упадок и деградация. Весёлая и печальная книга, исполненная так виртуозно, что захватывает дух. 10 баллов.
«Перевод с подстрочника» Евгения Чижова (р.1966).
Московский поэт Олег Печигин соглашается перевести на русский стихи президента Каштырбстана Гулимова, он же Народный Вожатый. Чтобы понять этого поэта, Олег отправляется в его страну. А в стране всё непонятно и зыбко, как миражи в пустыне. Оппозиционер Алишер рассказывает ужасы о режиме Народного Вожатого, но друг Касымов, соблазнивший Олега на этот перевод, все ужасы убедительно опровергает. Стихи Каштырбаши вроде бы хороши (такие уитменовские верлибры), но это лишь подстрочник. И возможно, их автор — один сумасшедший поэт. В Олега влюбляется каштырка, но нельзя исключить, что она подослана. Рассказы о Народном Вожатом напоминают красивые легенды: «его стихи и поэмы превращаются в указы и распоряжения, по которым живёт вся страна», своими стихами он остановил войну. (Прямо по Гумилеву. «Солнце останавливали словом, Словом разрушали города»).
Мерцает придуманными красочными подробностями и биография самого Олега в книге его стихов, срочно выпущенной на каштырском.
Всё зыбко, всё морок, сон, который затягивает, как песок. И вот уже Олег ощущает духовное родство с Народным Вожатым: ведь они оба поэты, обоим снятся особенные сны (книга Олега так и называется: «Корни снов»). Последние сны Олега – в тюрьме, в ожидании исполнения смертного приговора за преступление, которого он не совершал. После терьяка к нему приходит Народный Вожатый, но это лишь его «черный человек», напоминающий о его грехах (он оставил пьяного друга в горящей квартире и предал его, презрительно сказав: «обычная смерть алкоголика»). А потом Олега расстреливают – и это уже не сон, а безусловная явь. Самое страшное – кода романа. Касымов, устроивший поездку Олега в Каштырбстан и легко сдавший его (а может, и подставивший) отдыхает с семьёй на пляже, как будто ничего не случилось.
Эпиграф из Мандельштама «Поэзия это власть» здесь саркастически выворачивается — про ту власть, какой пользуется поэт Гулимов, Мандельштам говорил так: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Роман хорош и тем, что оставляет большой простор для интерпретаций. 9 баллов.
«Возвращение в Египет. Выбранные места из переписки Николая Васильевича Гоголя (второго)» Владимира Шарова (р.1952).
Метафора романа — бегство евреев из египетского рабства в Землю Обетованную во главе с Моисеем (Исход). Египет у Шарова — Россия после реформы Никона и раскола (1650-1660) . Евреи – русские, тоже избранный народ, оказавшийся в рабстве. Фараоны-угнетатели – дворянство и династия Романовых. Моисей – то Император Александр II, то В.И. Ленин, то П.И.Чичиков… Потомки Гоголя верят, что, будь поэма «Мертвые души» дописана, в России всё было бы много лучше. И считают, что поэма должна состоять, как «Божественная комедия», из трех частей: Ад– написанный 1-й том, Чистилище – 2-й (в Православии нет чистилища, но возможно, это намёк на симпатии Гоголя к католицизму), 3-й — Рай. Дописывает поэму Коля Гоголь. Чичиков у него становится старообрядческим епископом Павлом. Потом связывается с революционерами (Герцен, Бакунин).
Одна из любимых мыслей Шарова: русский раскол (в котором значительная вина епископов-малороссов) — это предтеча русской революции, прямо по Клюеву («Есть в Ленине кержецкий дух…») Полевевший Чичиков завещает свой капитал «на нужды мировой революции, которая навсегда сметет с лица земли ненавистную антихристову власть, а то, что останется, издержано на строительство коммунизма». И назначает Плеханова «распорядителем своего капитала». Потом Коля Гоголь финал переделывает, и Чичиков «свой взнос на дело революции… передает другому члену партии «Народная воля» — Алексею Карамазову». Так заодно дописываются и «Братья Карамазовы»
К сожалению, с какого-то момента роман превращается в один большой доклад о судьбах России, произвольно разбитый на письма («Дядя Пётр Коле», «Дядя Юрий Коле», «Дядя Януш Коле» и т.п.). Поэтому 8 баллов.
Виктория Шохина
Источник: svpressa.ru
