фото: Геннадий Черкасов
Специфика же очень разнообразна. Совсем не обязательно погружаться в исторические сравнения или геополитические противостояния. Иногда достаточно почитать сообщения совсем не склонного к абстрактным рассуждениям Росстата. Вот, например, недавно опубликованный материал с вызывающим зевоту названием «О финансовых результатах деятельности организаций в январе–апреле 2017 года». На самом деле он полон любопытного и специфичного. Еще бы — ведь речь идет о прибыли.
Так «кому живется весело, вольготно на Руси»? Стоит добавить и еще один вопрос: когда?
Росстат докладывает: в январе–апреле 2017 года чистая прибыль российских компаний до вычета налогов составила 90,6% от уровня 2016 года. Не зацепило? Скучно по-прежнему? Зря.
Что же получается: в 2016 году у нас был кризис, в 2017-м, как замахивается Минэкономразвития, экономика вырастет аж на 2%, а прибыли компаний падают. Что-то здесь не так. Если прибыли падают, то откуда возьмется рост? Ведь при санкциях инвестиций с Запада не дождаться. С Востока они тоже не торопятся: Китай и раньше предоставлял ресурсы только под проекты со своим решающим участием, а теперь там ужесточен контроль за экспортом капитала. Российские банки ресурсы предоставляют на таких условиях, до которых рентабельность никакого легального бизнеса, кроме разве что микрофинансирования, то есть узаконенного ростовщичества, не дотянется. Тогда главный инвестиционный ресурс — это и есть те самые прибыли. А они сокращаются.
Мало того. В кризис их было больше, чем в неспешно начинающемся оживлении. Впору задать вопрос: а был ли кризис? Но он-то был точно. Тогда другой вопрос: что же это за кризис при росте прибылей, опережающем их рост на фазе оживления?
Этот вопрос точнее. Ответ: кризис был спровоцирован падением нефтяных цен, дальше одним из его двигателей стало нежелание российских предпринимателей превращать прибыль в инвестиции. Решение наверняка вынужденное.
Чем? Отсутствием видения перспектив. Здесь уже широкое поле. В том числе и национальные особенности отечественного инвестиционного климата. И то же падение нефтяных цен, которое перечеркнуло перспективы не только нефтяникам, которые, конечно, аккумулируют основные объемы прибылей, но и многим другим, потому что нефтяные деньги распространялись по всей экономике.
А что теперь? Аналитики спорят. В Sberbank Investment Research царит олимпийское спокойствие, снижение прибыли там объясняют «высокой базой сравнения в предыдущие два года, когда прибыли компаний увеличились почти вдвое». То, что удвоение прибылей происходило параллельно с падением экономики и инвестиций, никакого интереса у аналитиков не вызывает. Такова, наверное, национальная специфика: накапливать прибыль в кризис и начинать расти при сокращении прибылей.
А вот в Райффайзенбанке тревоги не скрывают: «Сокращение прибыли может поставить под удар начавшийся рост инвестиций в основной капитал», а это станет «сдерживающим фактором для роста ВВП в этом году». И добавляют: «Значительную поддержку могли бы оказать госинвестиции, но текущий план Минфина предполагает сокращение расходов на экономику в реальном выражении в трехлетней перспективе».
Есть еще одна национальная особенность. Росстат показывает, что если за прибыли добывающих отраслей беспокоиться не приходится — в годовом измерении за январь–апрель 2017 года они выросли на уверенные 71,1%, — то в обрабатывающем секторе картина, наоборот, навевает уныние: прибыли сократились на 17,5%.
Ну и в какую сторону будем развиваться? Куда направлять инвестиции?
Модернизация, ау!
Вот такая национальная традиция.